Translated by Sofija Gugina:
Это не означает, что жизнь в Каире была совершенно несчастной. Хорошие времена были с нами круглый год: какие-то во время нашего долгого лета, другие во время нашей короткой зимы. Времена эти были, неизменно, либо днями выходными от работы, либо днями без работы вообще. Говорят, что город никогда не спит, говорят, что он лопается по швам. Город кружится и вращается. Город разветвляется. Город пульсирует, город кровавит.
В своих местах работы и поклонения, роется городской народ. Они ходят за покупками и снуются и писаяют, чтобы Колесо Производства могло крутится несмотря на трафик. Так всё это выглядит на взгляд взымающегося на высоте орла. Но если ты человек-мышонок, крутящийся внутри того великого Колеса, тебе никогда не увидеть этой большой картины. Ты идёшь на работу, ты работаешь, и даже может получаешь разумную зарплату. Но даже если по великому везению, тебе удастся увидеть плоды своих трудов, это всё равно ни дюйма тебя не продвинет. Работаешь ты или нет, Колесо Производства кружится, а тебя несёт поток.
Это подводит меня к тому времени, когда Мона Мэй и я, пошли с группой друзей в квартиру Моуд в Гарден-Сити. Дело было после вечеринки у Юсефа Баззи. Мы сидели до утра, куря гашиш и соревнуясь кто выпьет всю бутылку водки до конца. Я помню как музыка растворялась в обезьян цепляющихся потолка. И немецкую блондинку в такт постукивающую ногой. Эрекции выскакивающие по комнате. Молодого Палестинцо-Американца, который на плохом Арабском много говорил о расизме. Дым, сигареты, гашиш. И дым.
“Бассам,” говорит Кико, обращаясь ко мне со взглядом совершенно залитым кровью. “Мне дым в глаза попал.”
“Детка, ты поосторожнее.”
Я натягиваю ей на глаза платок и осторожно дую. Немецкая девушка смотрит с растерянным взглядом. Снимая платок, моя ладонь капает тёмной свежестью лица Кико. Я оставляю легкий поцелуй на её губах.
“А вы знали что существует своеобразный фетиш ‘лизания зрачков’?” говорит Немецкая девушка по Aнглийски.
“Что именно ты имеешь в виду?”
“Да, я однажды об этом читала,” перебивает Моуд.
“Это отвратительно,” возражает Кико, обнимая меня.
Ну и чем же заниматься в Каире типичным двадцатилетним? Лизать зрачки или киски? А может им нравится сосать хуй, лизать грязь или нюхать гашиш смешанный со снотворным? Или можно было бы спросить, через сколько времени любой из этих фетишей потеряет свой кайф. Являются ли они на всю жизнь?
Все здесь употребляли много наркотиков, во время и после окончания колледжа. Тем не менее, все мы здесь, как маленькие островки сами в себе, не стремимся ни к чему кроме совместной тусовки. Мы выживаем высасывая нашу радость из друг друга.
Мона Мэй стоит рядом с колонками. Её глаза потускневшие, как-будто музыкальные обезьяны на потолке высосали из неё душу, тело её качается в такт.
Через некоторое время, наркотики очевидно надоели. Или просто оказались недостаточны. А если один из нас когда-либо поддался полной зависимости, жизнь его заканчивалась в течении нескольких месяцев: это мы узнали методом проб и ошибок. Те из нас оставшиеся сейчас в этой комнате слишком трусливы, чтобы так или иначе покончить своей жизнью, может потому что мы всё еще цепляемся какой-то надежды, какой-то любви или дружбы.
Ибо все, что Каир берет от его жителей, в взамен он не даёт ничего – за исключением, пожалуй, нескольких пожизненных дружб которые в большей степени зависят от судьбы чем какого-либо реального выбора. Как говорится, “Тот, кто едет в Каир, найдёт там себе равного.” Тут не возможно курить в одиночестве. А у пищи появляется вкус, только когда есть с кем её сожрать, радостно, с канцерогенами и прочим.
В этом городе, тебе везет, если ты а состоянии преодолеть сексуальное напряжение и ценить секс, только как один из многих аспектов дружбы. В противном случае, твоё возбуждение превратит тебя во вспыльчивую сучку. Кико трёт меня по спине, и я чувствую между ногами тепло.
На подходе рассвета, Моуд ушёл в свою комнату, а все остальные, домой. Слишком ленив чтобы возвращаться в Город 6 Октября, я заснул на диване. Проснулся я рано с легкой головной болью, армией муравьев марширующих в пространстве между моим мозгом и черепом. Я пошел в ванную и принял одну из таблеток то похмелья Моуд привёз из-за границы. После теплого душа, я позвонил Леди Ложечке и договорился на завтрак Мэйсон Томас в Замалек.
По пути, улицы были чистые и вез трафика. Был праздник: возможно, Исламский Новый Год или День Победы, или День Революции, или День Морского Сома. Как бы то ни было, город выглядел сонным, жители были в отставке. В такие моменты, я едва узнаю это место. Когда я способен попасть в Замалек из Каср аль-Айни за менее чем 20 минут, я почти чувствую, что она меня воодушевляет. Но я знаю эту злую улыбку на её лице: Она мне говорит, “В любой момент я могу запихнуть тебя в пробку, на час или ещё больше, и делать тебе будет нечего, только присесть и жалеть себя, а тем временем уличный шум будет высасывать из тебя жизнь.” Открытые вены метают кровь по всей ванной комнате.
Я встретил Леди Ложечку у ресторана. Она была в длинном белом платье, демонстрирующим её руки и чуть чуть декольте.
“Ты очень приятно пахнешь” сказала она, целуя меня в обе щеки.
“Это одеколон Моуда.”
Это её шея заставила меня в неё влюбиться. Она меня старше на девять лет, но она знает, как оставаться молодой с помощью регулярных упражнений и здорового питания. Она красивая, весёлая, и имеет успешную карьеру в рекламе. К сожалению для неё, она Протестант, и любит Египет, так что её шансы встретить кого-нибудь с обоими этими качествами в Каире, в лучшем случае, невелики. После учёбы за границей она потратила много времени боясь брака и обоснования. Временами, ей хотелось бы детей. Она привыкла к свиданиям со старшими мужчинами, но внезапно они перестали проявлять к ней интерес. А те, которые интерес проявляли, были ей безразличны. Это был первый раз, когда она встречалась с кем-то моложе, о чем ей было стыдно рассказывать друзьям.
Кличка “Леди Ложечка” была дана ей Моной Мей. Она видела её однажды на концерте, в паре серёжек-ложек.
Те же серьги были на ней сейчас. Они качались с движением её руки, как она резала буханку хлеба. Несмотря на сухость в горле, я курил с момента пробуждения. На утреннем бризе Замалека, сигареты имеют другой вкус: нечто напоминающий блаженство, страсть, фиолетовую и оранжевую мягкость.
На завтрак были яйца, вместе с кусочками зарубежной свинины лучшего сорта. После мёда, варенья, и стакана апельсинового сока, я вернулся к жизни. Как говорит поэт, “Ты не ты, когда ты голоден.” В Мэйсон Томас, её улыбка подталкивает меня к побудке под белой кроватью.
Мы гуляли по улицам Замалек в направлении её квартиры. У неё был тонкий серебряный браслет вокруг лодыжки и ногти на её ногах окрашены были в красный цвет. Иногда мы шли рука в руку, а иногда я держал её вокруг талии. В тени деревьев, мы смеялись. Мы стреляли улыбками в офицеров, стоявших на страже у различных посольств, но их мрачные манеры не изменялись.
Я думал … Люблю ли я её?
Конечно, я её люблю. Я не в состоянии прикоснутся к женщине которую я не люблю. Но тогда же, чем именно есть любовь? Это расслабление сердца, спокойствие на душе, теплота в желудке. Это как любая любовь в Каире, всегда готова исчезнуть. Любовница общения.
В её квартире, мы выкурили косяк гашиша. Я тёр её коленку, пока она игриво искала старую песню Мадонны на компьютере. Я поднял её платье чуть выше колен и соскользнул на пол. Прижавшись между её ног, я поднял её ступню и начал лизать её большой палец. Я вёл мой язык нежным трепетом вдоль её ноги, пока я не достиг колена, которое я осыпал поцелуями.
“Это щекочет,” хихикнула она по Английски.
Я подарил её колену прощальный поцелуй, и продолжил путь моего языка вверх бедра. Я посадил поцелуй, мягкий как бабочка, на её тонком белье и руками оттянул его подальше. Я погрузил свой язык в её киску. Той ночи я много пил. Я пил, пока не почувствовал жажду. Я устроил ей полное путешествие моим языком прежде чем она взяла меня в свою комнату, где мы занялись медленным и неторопливым сексом. Она повернулась, и я засунул ей свои пальцы в рот. Мокрые от её слюны, я сунул их в её киску. Скользят туда и обратно. Я сунул их с сзади. Я схватил её короткие волосы и потянул её к себе. Я яростно её трахнул и потом на несколько секунд прилёг на неё сверху. Я встал с кровати и бросил презерватив в помойку. Я ей улыбнулся, и в это время зазвонил телефон.
“Эй, чувак, где ты?”
“Мона… Что такое? Я в Замалек.”
“Так ты всё еще хочешь выпить пива сегодня вечером?”
“Возможно…”
“Я с Самирой. Мы собираемся в горы Мукаттам “.
“Так у тебя есть машина?”
“Да.”
“Тогда ладно. Не заедешь за мною в Замалек? ”
“Когда?”
Она вылезла из постели с нежной улыбкой. Секс был закончен. На наших лицах есть всё еще какая-то дружба и добрая воля. С наружи, люди пожирают друг друга живьем, так почему же нам не удерживать цивилизованне отношения?
“Как насчет через часок.”
“Давайте через час-полтора. У книжного магазина Диван “.
“Хорошо.”
“Пока.”
“До встречи.”
После быстрого душа, я её поцеловал и хлопнул по заднице, что было моим способом оказания благодарности, или что-то вроде того. Мои волосы были ещё влажные когда я вышел. По пути к Дивану, я насвистывал себе эти слова: “Хорошо … Пока … До встречи.” Я покурил напротив витрины Дивана, которая полна была дрянных английских книг, тех которые продаются лучше всего в аэропортах и супермаркетах – тот сорт что зальёт твой ум жиром и сердце зажарит в масле. Вскоре начнут их продавать с Кентаки Фрайд Чикен. Я попытался позвонить Моне, но она не отвечала. Вдруг я увидел её голову, она мне махала торча из автомобиля Самиры. Волосы её развевались на ветру, или может быть, это просто была громкая музыка льющаяся из радио. По улице трепетали флаги, автомобиль остановился, и я запрыгнул внутрь.
Чтобы добраться до Гор Мукаттам, мы должны были пересечь гниющие остатки Старого Города. Как ни странно, доехать из Замалека до улицы Абд аль-Халик Тарват заняло нам всего семь минут. В обычный день, чтобы добраться до Моста Азхар в конце Абд аль-Халик Тарват может занять и полтора часа, но в нетипичный день, как сегодня, Каир, казалось, щедро раздавала подарки всем пересекавшим её улицы.
Вся эта пустота была из-за недостатка денег на праздники, как сегодня. Улицы, особенно в центре города, приобретали совершенно иной вид. На Моне длинная юбка из легкой ткани. Держа голову между сиденьями я вижу, как она собрала юбку на коленях и скручивает косяк. Я отвлечён блеском её коленок, и Самира повышает музыку. Гитара Джимми Хендрикса вопит как курица несущая свое первое яйцо. Переезжая через Мост Азхар, я открываю окно и представляю себе запах тмина, перца и специй. Съезжая с моста, на въезде в район Хусейн, я чувствую запах сожженных кофейных зёрен, которые, не будучи специалистом, кажутся мне плохого качества. Аромат наполняет мои ноздри. Среди могил в Городе Мертвых, запах жареной печени висит в воздухе как дождевое облако в смазочном масле. Наконец мы выезжаем из потока запахов, заполняющий Каир всю дорогу до грани Горы Мукаттам. Мы идем в Бар Вирджиния и заказываем несколько пив.
Мы говорили только о том что поднимает наше настроение: про фильмы, которые мы видели в последнее время, новую музыку, о чудесных и странных повестях перечисленных водителями такси, шутами этого города.
Солнце на заходе, и Каир выложен перед нами как сетка, двумерное изображение из Гугл Эрс. В середине этого беспорядка спутниковых антенн, уродских домов и высотных зданий, появляется один из старых прудов города. Это небольшое пятно воды, последнее, которое осталось от многочисленных бассейнов Нила после того, как он был обрезан Асуанской Плотиной. На заднем плане, эхо голоса Мухаммада Мухъй напевает песню Хафни Ахмад Хасана.
Дует легкий ветерок. Конденсация собирается на зеленых бутылках пива. Влажное рукопожатие удовлетворения между пивом и его знатоком.
Самира дурачиться со своим телефонoм. Мона берет свое пиво и чокается с моим. Её улыбка, прядь её волос не ветру, Каирский закат на фоне. На несколько мгновений, я чувствую, что-то похожее на счастье.
Месть Hе Имеет Места в Современной Жизни
Я только дважды посетил секретный бункер под Гарден-Сити. В первый раз, были только я и Ихаб Хасан. Во второй раз, Мадам Долат присоединилась к нам тоже, и в троём мы укрывались от злых духов, рыскающих по улицам над нами. Это было начало Шторма.
Расположение нашего бункера было секретом даже для многих членов Общества Урбанистов. Общество – или должен ли я назвать его Организацией? Разницы я не знаю – хранило хорошо удержанный архив тайн и истин обнаруженных на протяжении тысячелетий. Тем не менее, содержание его было рассеянно и разбросано вне контроли членов: если бы всё это собрать, ни один смертный не выдержал бы его ослепительного света.
Ихаб обнаружил это местo совершенно случайно. Во время исследования строительства канализационной системы Каира, он узнал о безвестной фракции внутри Общества, которая уже давно, одержимо принялся строить сложные сети туннелей под крупными городами. Вели эти туннели лишь к пустым комнатам. Со временем, многие из них исчезли. Некоторые стали реками, или заполнились грунтовыми водами. Однако, несколько из них, остались нетронутыми. В 1950-е годы, эта информация была представлена сведению одного из ведущих членов Организации, который последовательно сформировал секретный подкомитет, посвященный поддержанию туннельных сетей по всему миру: Каир; пригород Лондона; Вашингтон; Рио де Жанейро; несколько районов Нью-Йорка, за исключением Манхэттена; Порт-Саид; Сантьяго; и так далее. Ихаб тоже ознакомился с этими сетями, но остальные члены административного совета – в том числе и сама Паприка – совершенно не подозревали об их существовании, за исключением наиболее известных сетей, например Парижских катакомб.
Это было во время моего первого визита в бункер Гарден Сити, когда Ихаб выгрузил на меня всю свою семейную историю, начиная со своего деда Хасана и “идеалистических психов” – его слова – из Египетского Возрождения девятнадцатого века. Всё это он накручивал оплакивая своё нынешнее положение в роли главного администратора Организации. Он был на войне, и поражение его стороны значило не меньше, чем глобальный апокалипсис.
Я не понимал зачем он мне всё это рассказывал. Когда я спросил его, он ответил с простотой человека чистящего арахис: “Потому что ты умный молодой человек, кому я могу доверять. К тому же, ты не один из них.”
Он прервал, перед тем как признатся “Я хочу, чтобы ты мне сделал веб-сайт.” После нескольких попыток выразить себя, он предложил создать нечто похожее на Викиликс. [1] Будучи умным молодым человеком, не трудно было догадаться, в чём он нуждался.
“Итак, ты хочешь разоблачить Организацию?” спросил я.
“Ты хочешь со мною играть?” возразил он. “Я имею в виду, как и большинство ребят твоего возраста, произвести впечатление на тебе не просто. Это я понимаю. Но разве ты не хочешь сотворить что-то о себе, свою собственную историю, которую ты сможешь рассказывать будущим поколениям?”
Я принял это предложение, возможно потому что я действительно волновался что в возрасте двадцати пяти лет, я не имею ни одного хорошего рассказа. Моя жизнь могла бы пройти под одной тенью страдания. Эта “игра” открыла для меня новое окно и дала мне энергию, чтобы выпрыгнуть.
Мона последнее время мне говорила о отвращении своей работой в какой-то местной компании программирования, так что я ей сделал предложение в качестве возможной утечки. Ихаб обещал заплатить наличными, из своего собственного кармана. На первый взгляд, она не была под впечатлением.
“Чувак, я не делаю сайты. Я занимаюсь ИТ. Ты знаешь что это?”
“Но ты ведь раньше делала веб-сайты, разве нет?”
“Давным-давно, когда я была в колледже.”
“Ну хорошо, а почему бы тебе просто не встретится с этим парнем. Только чтобы познакомится.”
Я без сомнения могу сказать, что взгляд на лице Моны, когда она впервые встретила Ихаба, был ни к чему не подобен. Он была на самом деле впечатлена. Этот парень был в серьез. Это была любовь с первого взгляда, а когда Ихаб достал бутылку выдержанного вина, он словно щекотнул её клитор своим языком.
“Я кричу от восторга,” сказала она голосом мягким, как мёд .
Я тоже хотел возбуждения, но не в миньете был трюк. Мне нужно было обнаружить совершенно новую эротическую зону. Мне нужно чтобы кто-то выкопал колодец в моём боку и случайно попал на участок удовольствия который долго лежал погребенный под слоями кожи, селезенки и хуйни. Мне нужна не просто Мона Мэй. Я не полностью верю всему что мне говорит Ихаб, но и тоже не совсем всё это отвергаю. То, что он рассказывает, дует как легкий ветерок по моему лицу, и я чувствую что-то новое на горизонте.
“Давайте последуем за светом,” говорит Мона “и загоримся как стая моли.”
И так она вернулась к своему старому увлечению веб-дизайном. Конечно, это означало, что она часто встречалась с Ихабом, в одиночку, без меня. Конечно, между ними родились отношения. Ревновал ли я?
Конечно нет. Все это происходило так мило, очаровательно, и я был доволен, видя радость на их лицах каждый раз, когда они были вместе. Увидеть ёе, наконец-то, восстановивши свой аппетит к жизни было достаточно чтобы заставить меня чувствовать оптимизм. “Когда-нибудь я получу то, что я хочу,” я начал себе поговаривать. “Когда-нибудь я добьюсь успеха.”
Иногда лишь, я хотел бы быть частью их отношений, что-то вроде третьего ребра.
Того же самого я желал с Рим и Паприкой. Я хотел существовать только в их присутствии. Я в первый раз понял, что именно такая любовь мне нужна: быть типа “третим участником” существующим где-то между реальностью и заблуждением.
Когда я встретился с Рим, чтобы обсудить тему третьего фильма, я в первый раз почувствовал себя целиком поглашённым Обществом. Как будто вся моя жизнь была головоломкой, сетью лабиринтов, разработанных архитектором Общества, расползающихся под городом Каира.
***
В этот раз мы встретились в Килантро в Докки. Первым сюрпризом было то что она прибыла в одиночку, без Паприки. Вторым сюрпризом был красный шарф, обернутый вокруг её головы, который я позже осознал как хиджаб. И третий и последний сюрприз: ним был 45-минутный фильм, о ней, одной единственной, Рим Саид.
“Я пыталась бросить,” сказала она, прося у меня сигарету. Я дал ей огонёк. Она выдула тонкое облачко дыма, во время как официант забрал наш кофе.
[1] Сайт, который вышел недолго до «Шторма», посвященный публикации утёкших документов об Американских военных операциях в Ираке.
Kahire’de güzel günler de yok değildi. Bütün bir yıla dağılmış olan büyülü günler de vardı. Bazıları uzun yaz mevsimindeydi ama çoğu kısa kış mevsimindeydi ve hepsinin ortak yanı tatil ya da işsizlik günleri olmalarıydı. Derler ki Kahire asla uyumaz ve her yer tıklım tıklımdır. Şehir, kendi ekseni etrafında döner. Şehir dallanıp budaklanır. Şehir dökülür ve tutuşur. Fabrikalarda, şirketlerde, lokantalarda, kahvehanelerde, camilerde, kiliselerde her yerde karıncalar. Alan, satan, çiş yapan, insanlar. Bunca kalabalığa rağmen üretim çarkı sürekli döner. Eğer havadaki bir kartalsan manzara böyle görünür, fakat genç bir adam ya da küçük bir fareysen, üretim çarkı döner ama sen yerinde çakılıp kalırsın. İşe gidip çalışırsın, makul bir maaş bile alabilirsin. Ama asla bir sonuca vardığını hissedemezsin. Hissetsen bile bir baltaya sap olacak bir netice değildir. Çalış ya da çalışma, çark dönmeye devam eder ve akıntı seni ileriye doğru sürükler.
Day of Readings for Ahmed Naji 